ПРИЧИНЫ ВЫМИРАНИЯ НАСЕЛЕНИЯ В СЕВЕРНОЙ СИБИРИ / АНУЧИН В.И.

АНУЧИН В.И.

Сборник, посвященный Владимиру Михайловичу Бехтереву (к 40-летию профессорской деятельности).- Л., 1926.- С. 649–661.

Северная полоса Сибири (выше 60° сев. широты), хотя и достаточно послужила объектом для научных исследований, но, по существу, она до сих пор остается мало известной. Не говоря о пробелах в фактических наших знаниях, обусловленных тем, что многое на Севере еще не обследовано ни в какой мере, малоизвестность его объясняется, главным образом, тем, что еще не сделано сводки всех имеющихся сведений; что явления жизни Дальнего Севера не увязаны между собою; не установлена их причинная связь, несомненно существующая.

В настоящей статье я хочу остановиться как раз на вопросе, который до сих пор не подвергся окончательной проработке: это вопрос о причинах вымирания обитателей приполярного Севера Сибири. В русской литературе имеется на данную тему количественно очень обильный материал, но качественно он, к сожалению, далеко не весь может быть использован и принимаем в расчет.

Установлен один совершенно бесспорный факт: обитатели северной полосы Сибири вымирают. Исследуя причины вымирания, все авторы сходятся в том, что такими причинами являются: антисанитария, антигигиеничность, болезни (сифилис и др.), алкоголизм, экономический гнет, политическое бесправие, дурная администрация и т.п.

Конечно, все указанные факторы совершают свою убийственную миссию, и устранить их, так или иначе, надо, но автор настоящих строк полагает, что это был бы паллиатив, а не радикальное решение вопроса, что устранение этих зол не прекратит вымирания, а лишь замедлит его в темпе — и что существует еще одна причина вымирания, едва ли не важнейшая, на которую должно быть обращено внимание в первую очередь.

Но, прежде всего, нужно устранить некоторые недоразумения и неточности. Наша литература трактует о вымирании только туземцев, умалчивая о русских, как будто последние не подвержены вымиранию, что совершенно не верно. Отсюда сделан, в свою очередь, неправильный вывод, запечатлевшийся в термине «вымирающая раса», «вымирающие племена», т.е. речь идет лишь о расовом угасании, а не о физическом вымирании вообще, в то время как имеют место оба эти явления, с явным преобладанием последнего. Подобное отождествление физического вымирания и расового угасания завело большинство авторов в их работах на ложные пути. Второе, что вносит значительную запутанность — это противопоставление терминов: «вымирание» и «вырождение», или безразличная замена одного термина другим. Во избежание недоразумений, необходимо оговориться, что в нашем представлении вырождение является стадией в процессе вымирания; что же касается самого процесса, то для Северной Сибири его нужно определить, как физическое вымирание обитателей этой полосы, а не вымирание той или другой народности.

Каждому, кто лично побывал на далеком Севере Сибири, резко бросается в глаза странное явление, а именно, обилие нервнобольных, поражающее обилие, а я бы даже сказал, что там совершенно нет людей с нормальною нервной системой. Начиная от заметной и не специалисту нервозности и доходя до самых тяжелых форм истерии, которую называют здесь «порча», болезнь охватила все наличное население, безотносительно пола, возраста и племенной принадлежности.

Доктор Белявский еще в 1833 г. писал в своем описании низовьев реки Оби (стр.159–160): «Достойно замечания, что женский пол у самоедов, тунгусов и якутов с младенчества до того раздражителен и пуглив, что малейший свист, стук, а паче нечаянное прикосновение приводит их в бешенство и отымает все чувства, повергая испуганных на землю. В чем искать причину сего на севере? И чему приписать причину такой раздражительности чувств в грубых телах? По-моему, суеверие, поддерживающее рассказами юный ум в беспрерывном страхе, достаточно может раздражить все чувства на целую жизнь».

Предположения автора относительно роли суеверий, конечно, преувеличены, но самый факт истеричности отмечен правильно — и до сих пор женщины севера Сибири остаются истеричками, как и сто лет тому назад.

Слишком хорошо известен факт широкого распространения в северной полосе Сибири истерии под названием «анадырская боль», по поводу которой шутит Кеннан («Кочевая жизнь в Сибири», стр. 315–320), объясняя ее исключительно женским лукавством.

Все исследователи позднейшего времени говорят о том, что положение вещей за сто с лишком лет не изменилось к лучшему, и истерия регистрируется, как постоянное явление. Единственный оптимистически настроенный автор, который находит, что северных «кочевников в общем надо признать людьми здоровыми», В.Н. Васильев, как только переходит к описанию нервных расстройств («Очерк инородцев Севера Туруханского края», стр. 13–16), вопреки своему утверждению, рисует такие яркие картины проявлений истерии, что не остается желать лучшего в смысле доказательств болезненности якутов и долган.

В задачи настоящей статьи не входит зарисовка клинических картин болезни, как и исключен вообще медицинский подход к материалу, нам важно суммарное наличие фактов, которые, будучи бесспорными сами по себе, дали бы возможность искать причины их возникновения.

В дополнение к существующим литературным материалам, я представлю здесь и мои наблюдения.

Существует специфически северная болезнь, именуемая «меряченье»¹. Человек, страдающий этою формою истерии («меряк» или «мерячка»), найдется в каждой деревушке, в каждом наслеге, на каждом стойбище. Явление меряченья состоит в том, что больной неудержимо стремится повторять вслух и немедленно чужую речь. Сперва он повторяет только отдельные, более сильные или яркие выражения и восклицания; потом стремится повторять отдельные фразы; не успевая сделать этого, так как оратор ушел дальше, больной начинает тревожно волноваться и, впившись глазами в рассказчика, хватает начала и концы фраз, захлебывается и доходит до изнеможения, если его не уведут.

По моей просьбе, несколько раз меряков не уводили — и каждый из подобных опытов неизменно кончался тем, что у больного речь переходила в бормотание, клубы пены шли изо рта, конечности судорожно подергивались, глаза становились остекленелыми, и, наконец, он в бесчувствии падал на пол. Обморочное состояние в 16 наблюдаемых случаях длилось от 20 минут до 1¹/₂ часов.

Надо отметить, что больные меряченьем, оставаясь в кругу родных и близко знакомых, не проявляют болезни, но всякий новый человек выводит их из равновесия. Больных немедленно захватывает речь, богатая интонациями, мимикой и жестикуляцией, которым они тоже стараются подражать. Пожалуй, в такой же степени воздействует речь быстрая и, наоборот, бывали случаи, что приезжал новый, невиданный человек, но речь его была тихой, медлительной и монотонной — и тогда больной не мерячил, оставаясь только напряженно-внимательным и как бы выжидающим.

Однажды мне пришлось наблюдать такой случай. В семье, где была мерячка, произошла ссора и крупная перебранка, тогда больная взвинтилась и стала повторять брань и выкрики всех ругавшихся, подражая их интонации. Это вызвало общий хохот, расхохоталась и мерячка и затем принялась за прерванную работу.

Опыт показал, что нет надобности уводить меряков от рассказчика силою, как это обыкновенно делают. Я применил такой способ. Когда мерячка, по имени Тульн, повторявшая меня, стала очень докучной, я в тон рассказа, но несколько медленней и более четко сказал: «Сейчас Тульн пойдет, сядет в лодку и поедет осматривать самоловы».

Больная повторила фразу, минутку поколебалась и затем, действительно, уплыла осматривать самоловы, хотя это был и неурочный час для осмотра. Этот опыт в разных формах я произвел над несколькими больными и по нескольку раз — и он всегда удавался. Вторая, неудачная форма опыта состоялся в том, что я, приняв сердитый вид, закричал на меряка: «Молчать!» В тот же момент больной как бы захлебнулся, взмахнул руками и упал навзничь в сильных конвульсиях.

Чаще же всего я применял такой способ: сажал больного около себя и держал левую руку на его голове. И больной, даже уже начавший сильно мерячить, сидел совершенно спокойно, слушая речь. При этом наблюдалось одно явление: больной всегда обеими руками держался за мою ногу под коленом, крепко обхватив ее.

Меряченье распространено и среди русского населения и тоже достигает очень резких форм.

Пришлось мне присутствовать на собрании, где оратор (политический ссыльный) говорил революционную речь. Это был едва ли не первый митинг в Северной полосе, и все присутствующие в первый раз в жизни слушали политическую речь. Едва ли нужно говорить о том, что аудитория, абсолютно невинная в политических вопросах, плохо понимала оратора и не могла особенно ему сочувствовать, состоя наполовину из мелких торговцев.

Оратор говорил короткими, отрывистыми фразами: то, что называется «бросать в толпу лозунги». Аудитория слушала с редким, напряженным вниманием; некоторые шевелили губами. И вот наступил момент, когда кто-то громко повторил лозунг. Оратор принял это за выражение сочувствия и прибавил тона. Через несколько минут митинг принял такой вид, что болезненность собравшихся ярко проступила. Оратор воскликнул: — Долой гнусный империализм!

Собрание дружно повторяет, коверкая последнее слово: — Долой царское самодержавие! — кричит оратор, потрясая кулаком.

То же самое дружно кричат слушатели, но как-то странно кричат, эхоподобно, с деревянными лицами и никчемно трясут кулаками: —…и если на нашем пути… — хотел продолжать оратор. — и если на нашем пути! — загремело собрание. Оратор попытался перекричать: —…Встанет враг народа! — Встанет враг народа!!… — вопят слушатели. Оратор пришел в изумление и спросил упавшим голосом: — В чем дело? Собрание глухо повторило: — В чем дело…

Правда, это исключительный по яркости случай, но и в обычной жизни русского северянина весьма нетрудно подметить болезненность. Даже в обычной и спокойной беседе северянин чаще всего повторяет ваш вопрос в своем ответе.

Кстати, говоря о русских северной полосы Сибири, нужно сказать, что они все без исключения страдают неправильностью произношения звуков. Переставляют свистящие на место шипящих (С вместо Ш, 3 вместо Ж и т.д.) и наоборот. Произносят Л вместо Р и наоборот, а чаще всего совсем не произносят их, заменяя йотированием, например слово «продал» они произносят «пьодай». Получается детское произношение.

Другое явление в области расстройства речи само население метко охарактеризовало термином «толстый язык», — оно заключается в том, что человек говорит очень невнятно, словно у него действительно распух и с трудом ворочается язык.

Чрезвычайно широко распространена в северной полосе Сибири и, в особенности, среди русских икота, приобретающая иногда изнурительно тяжелые формы, доходя до истерического плача и даже до обморока. Икотою страдают оба пола, но женщины, как будто, чаще. Припадки икоты продолжаются иногда по нескольку часов, превращаясь под конец в хриплый лай. Мне приходилось видеть больных, которые при икоте обливались потом и в изнеможении ложились. Средством, помогающим от икоты, местные знахари и колдуны считают спорынью (Claviceps purpurea Tul).

Количество виденных мною кликуш доходит до двадцати. О русских кликушах я не буду говорить, в виду того, что явление совершенно аналогично уже описанным в литературе. Что касается туземок, то нужно здесь отметить, что некоторые из них начинают кликать в патетические моменты шаманских мистерий, остальные — со страху и с испуга.

Как среди русских, так и среди туземцев довольно значительный процент эпилептиков. Чаще всего встречаются больные, у которых безостановочно дергается голова, что нередко сопровождается слюнотечением; иногда дергается голова и одна рука (чаще правая). Много лиц, страдающих недержанием мочи, даже в бодрственном состоянии. Необычно высок процент типичных кретинов, но болезнь, называемая зобом (Struma), не встречается, и население ее не знает.

Истерию в собственном смысле я встречал (пять случаев) только у женщин и выражается она в том, что женщина, в результате испуга, гнева или печальных новостей, впадает в обычную истерику. Постепенно хохот переходит в визг, начинаются судороги и, в конце концов, больная как бы окоченевает, невероятно изогнувшись дугой, она не лежит, а стоит в виде арки, опираясь на пальцы ног и на темя, при чем затылок и пятки стягиваются все ближе и ближе. Больная, будучи в бессознательном состоянии, все же неистово вопит от боли.

Жители Севера не знают никаких средств помощи таким больным² и обычно суеверно убегают от больной, полагая, что за нее принялись черти. Мне не приходилось видеть лично, но туземцы уверяют, что шаманские пение и музыка будто бы благотворно действуют в данном отношении и быстро приводят больных в себя.

Однажды произошел такой случай. На стойбище было довольно людно, и все занимались обычной работой. Вдруг поднялся переполох, и вскоре ко мне в палатку прибежали сообщить, что «черт бабу загнул». Когда я вошел в чум, то больная уже стояла аркой, глухо хрипя; ее при мне положили на бок, но она в один момент, не разгибаясь, без помощи рук, каким-то рыбьим движением, метнулась и встала в прежнее положение; тогда ее перевернули на живот, — она опять тем же движением рванулась, свалила двух державших ее мужчин и снова заняла прежнюю позу.

Родственники умоляли меня о помощи. Подойдя к больной, я взял ее за сосцы и крепко ущипнул. В тот же момент больная распрямилась, потом села, придерживаясь руками за землю и неожиданно принялась ругать меня самою невероятною, не женскою бранью.

Мне услужливо сообщили, что это не она ругается, а черт, который в ней все еще сидит. Желая оказать посильную помощь, я стал засучивать рукава, но больная поняла меня по-другому и завопила: — Ой, не бей меня, не бей! Добрый господин, помилуй!

А обрадованные родственники не менее неистово вопили: — Бей его! Пожалуйста, бей! Как следует намни ему бока! — и подавали кто палку, кто веревку.

Больная, заливаясь слезами, подползла к моим ногам. — Встань, — сказал я, — иди умойся.

Она поднялась и, всхлипывая, пошла к реке. Эту семью я встретил еще раз года через два, и они сообщили мне, что всякий раз, как с женщиной начинался припадок, они стращали ее моим приближением и она затихала, и в течение двух лет «черт ни разу не мог ее загнуть».

Нигде не приходилось мне видеть так много одержимых боязнью грозы, как на дальнем Севере, хотя грозы не имеют здесь того внушительного характера, как, например, в горах южной Сибири. Страх достигает крайних пределов, особенно у женщин и детей, и опять безотносительно племенного происхождения, — люди в буквальном смысле чернеют от страха и абсолютно теряют способность передвижения.

В летнее время, когда с юга обильно привозят спиртные напитки, в это время, можно сказать, весь край подвыпивши и представляет широкое поле для наблюдений над человеком в более интимной обстановке. Состояние опьянения, как общее правило, сопровождается у русских угнетенным настроением, плаксивостью, сильным побледнением лица и слюнотечением; пьянеют быстро. У туземцев проявляется изумительная говорливость и желание петь.

Во время производства антропометрических измерений мне пришлось сделать некоторые наблюдения, часто повторявшиеся, которые тоже могут быть взяты на учет, как признаки нервных расстройств той или иной категории. У довольно значительного количества лиц зрачки или оба сужены, или разной величины. Чаще, чем в других местах Сибири, встречаются влажно холодные руки; неправильной формы ногти, бугристые, растрескавшиеся или усеянные крапинками (пегие). Слабое обоняние, слишком велик процент совершенно утративших обоняние. Много субъектов, которые при разговоре брыжжут слюной; у некоторых при длительной речи появляется пена, обычно в левом углу рта. Замедленный пульс. Резкая перемена голоса при возбуждении. Во всех случаях, когда мне удавалось измерить температуру после припадка или обморока, она всегда была повышенной.

Остается отметить в отношении русского населения, что нервные расстройства более слабы у поселившихся здесь в зрелом возрасте, сильнее выражены у местных уроженцев, а особо острые формы наблюдаются у родившихся во втором и дальнейших поколениях.

Яркая картина этой дефективности вскрылась во время моего обследования, которое я производил по поручению правительства в 1908 г., на предмет выяснения возможности привлечения северян (русских) к отбыванию воинской повинности. Ознакомившись с моими материалами и собранными мною документами, командующий войсками Сибирского округа не только отказался от мысли брать северян в солдаты, но и поднял вопрос перед гражданскими властями о «всемерной необходимости врачебных мероприятий для оздоровления Северной Сибири»³ .

Итак, перед нами два несомненных факта: 1) массовое, почти поголовное страдание нервными расстройствами (истерия) населения северной полосы Сибири; 2) его вымирание.

Всякое массовое явление создает представление о единстве причины, вызвавшей его. Предмет настоящей статьи еще не подвергался научной разработке, и единство причины пока не установлено. Само собою понятно, что в данном случае нужна углубленная работа специалистов и невропатологов, прежде всего.

Не будучи обладателем этих необходимых знаний и ограничиваясь лишь наблюдением этнолога, я все же попытаюсь дать объяснение причин нервной расстроенности и истеричности сибирских северян. На мой взгляд, причина нервного расстройства в данном случае кроется в специфичности физико-географических условий края и даже скажу больше: физико-географические условия Северной Сибири неизбежно и неотвратимо влекут за собою нервную расстроенность, причем они являются фактором постоянно действующим, а потому истерия всех форм наблюдается здесь не в спорадических явлениях, не в форме преходящих эпидемий, а как явление постоянное⁴ .

Совершенно очевидно, что из совокупности физико-географических условий северной полосы Сибири нужно выделить специфические, ей только присущие, и именно в них искать причину.

Подобных особенностей, которых нет в средних широтах, довольно много, и все они таковы, что роль их отнюдь не затушевана.

В первую очередь и особенно разрушительно действуют на нервную систему белые ночи, когда солнце не уходит с горизонта, — и черные дни, причем белые ночи переносятся тяжелее. Особенно наглядный опыт дала в этом отношении политическая ссылка в Туруханский край, впервые широко примененная после первой русской революции. Придя сюда в конце зимы, ссыльные освоились с краем, и жизнь их ничем не отличалась от жизни ссыльных в Нарымском и Ангарском краях, но с наступлением лета картина меняется: угнетали белая ночь и незаходящее солнце.

Бессонница, мигрени, сердечные перебои, боль под ложечкой, галлюцинации зрения и слуха, апатия, раздражительность — вот на что жаловались ссыльные; у одного курящего возникло отвращение к табаку. Надо отметить, что почему-то особенно мучительна была белая ночь для евреев. В общем, результат получился такой, что из 112 человек, сосланных в ту пору в Туруханский край, уже через год шесть человек были отправлены в Томскую психиатрическую больницу. В конце концов, царское правительство отменило ссылку в Туруханский край, признав ее, по представлению иркутского генерал-губернатора «излишне жестокою».

Мне могут поставить на вид, что белые ночи и черные дни свойственны не только Сибири, но и северной Европе и Америке, — по этому поводу я имею заметить, что влияние сибирских белых ночей значительно усугубляется континентальностью климата, которая и сама по себе является фактором повышенной чувствительности, на что давно еще указал Кастрен.

Несомненно, что очень сильно действует на психику северное сияние, гораздо более сильно, чем это принято думать. Северные шаманы уверяют, что разыгрывание шаманских мистерий, требующих подъема, лучше всего удается им при свете северного сияния и, чем более подвижно явление сияния, тем выше подъем в игре шамана; многие шаманы непроизвольно начинают шаманить при вспышках сияния, если даже не намеревались этого делать. У тунгусов, обитающих между р. Подкаменной (средней) Тунгуской и верховьями р. Хатанги, впадающей в Ледовитый океан, в 1903–1906 гг. был видный шаман, который предсказывал северное сияние за сутки раньше.

Может быть, не безразлично и то обстоятельство, что все без исключения шаманы справляют свои мистерии исключительно ночью, причем ясная безоблачная ночь считается более благоприятной; в дождливую погоду не шаманят.

По единогласным показаниям местных жителей и многолетним наблюдениям фельдшера Козырева (Туруханский край), усиление нервных заболеваний замечается в марте, июне и сентябре, но особенно сильно в декабре, т.е., около времени солнцестояний и равноденствий, заметно усиливаясь в период магнитных бурь.

Вальпургиевы ночи зимних ураганов, несущихся с Ледовитого океана, производят на человека исключительно подавляющее впечатление.

Так нередко здесь с неба смотрит на человека три солнца одновременно или пять лун, создавая глубоко мистическое настроение. Я не могу останавливаться подробно на тех специфических явлениях природы, которыми так избыточно богат крайний север Сибири, рассчитывая на то, что всем понятно и их особое влияние на человека, живущего здесь в постоянном и непосредственном общении с природою.

Кроме того, тысячи мелочей в их совокупности тоже являются силами, воздействующими на человека, — взять хотя бы истерично-надрывные крики гагар, пение которых мало отличается от плача больного младенца⁵ .

Но физико-географические условия, воздействуя на человека теми или иными явлениями природы, одновременно обусловливают собою формы хозяйства. На далеком севере человеку императивно предуказаны только два вида занятий: звероловство и рыболовство — и нет ничего третьего. Данные два вида занятий (промыслов) характерны тем, что в обоих элемент случайности играет весьма существенную роль. Здесь слишком многое зависит не от человека, а от того, что называется удача. При всем желании, умении и старании, охотник и рыболов все-таки не редко возвращается с пустыми руками, а при удачном случае может в один день обеспечить себя на целый год.

Едва ли кто-либо усомнится в том, что такие условия труда очень способствуют нервной неуравновешенности. Формы хозяйства, в свою очередь, обусловливают образ жизни — и для северного туземца не предоставлено выбора: как охотник, он не может вести ни оседлого, ни кочевого образа жизни, а только один бродячий, со всеми последствиями, отнюдь не располагающими к нервной уравновешенности.

С другой стороны, трудно и почти невозможно соблюдать правила гигиены и санитарии при бродячем образе жизни. До тех пор, пока туземец будет жить в дымном и грязном чуме, он неизбежно будет страдать трахомой — и работы глазных отрядов, работающих на севере, это работы данаид.

Туземец не потому избегает бани, что предпочитает ходить грязным, а потому, что он подметил, что, пользуясь баней, он легче и скорее простужается, а это и на самом деле совершенно неизбежно при жизни в полуоткрытом чуме и частых ночлегах на снегу.

Вполне снисходительно можно отнестись к несчастному труженику, когда он, пробыв несколько часов в ледяной воде при ловле рыбы, стремится к обманчивой теплоте рюмки водки, чтобы продлить свой рабочий день.

Невежественные люди и теперь еще смеются над северянами, которые не гнушаются иногда кушать сальные свечи и мыло и детски падки до сластей, не подозревая, что на севере жиры и сахар необходимы организму в гораздо большей степени, чем в средних широтах и что там этих продуктов всегда недостает.

Короче говоря, я хочу сказать, что причины вымирания в северной полосе Сибири заключаются не в антигигиеничности, не в алкоголизме и т.п. Алкоголизмом можно еще упрекнуть русское население Севера, что же касается туземцев, то, не отрицая их падкости к спиртным напиткам, надо все-таки признать, что они являются трезвенниками поневоле, так как они имеют спиртные напитки только в течение трех с половиной месяцев навигации. Уходя в тайгу на промыслы, туземцы в течение восьми месяцев остаются абсолютно без алкоголя: приобрести его негде, а для того, чтобы сделать запас, они слишком бедны. Кстати здесь будет отметить, что никаких особых наркотических средств у туземцев северной Сибири нет; мало того, табак (махорка) в чистом виде здесь не потребляют, считают слишком крепким и примешивают к нему не меньше 30% «березовой крошки» (коричневая часть коры, лежащая под берестой, мелко искрошенная). Что касается русского населения, то они иногда, когда истощаются запасы водки, пользуются для одурманивания двумя ужасными напитками: это отвар махорки и отвар грибов мухоморов; причем, как сильно действующие они применяются в небольших дозах. От русских с этими снадобьями познакомились туземцы, но почти все они совершенно не потребляют грибов, питая к ним сильное отвращение (тошнит при виде человека, кушающего грибы), а потому отвар мухомора не получил распространения.

Нет сомнений, что технический прогресс внесет много улучшений и усовершенствований в условия быта северян, даже при абсолютной неизбежности их занятия только промыслами: рыболовством и звероловством, и при бродячем образе жизни; но в самой природе края, в ее специфических явлениях, кроются неустранимые факторы разрушительного влияния на нервную систему, и они делают северную полосу Сибири страной неврастеников и истеричных.

Что в физико-географических  условиях северной полосы Сибири  есть большие своеобразности, значение которых до сих пор не принято в учет, доказывается между прочим следующими фактами:

а) В указанном районе совершенно не имеет место малярия. Это было известно еще Миллеру («Описание Сибирского царства» 1787 г.), который сообщает, что енисейские старожилы для излечения от лихорадки уезжали в Туруханск и на половине дороги от нее освобождались. То же сообщает Словцов («Историческое обозрение Сибири» 114) относительно Обдорского края, причем добавляет, что больные малярией по приезде в край освобождались от болезни. Последующие и мои наблюдения в полной мере подтверждают эти сведения: малярии на севере Сибири не было, и нет. Интересно отметить здесь, что северная полоса Сибири до крайности богата болотами и чрезвычайно обильна комарами и другими насекомыми, подозреваемыми в распространении малярии.

б) Здесь до крайности редок и почти неизвестен туберкулез.

в) Встречается несколько указаний на то, что прививки оспы туземцам в большинстве случаев не удаются: «Ибо, — как пишет доктор Белявский, — суровость климата, уничтожая существенную силу оспенной материи, препятствует ее действию».

г) Во всем районе не имеют представления о моли — и склады пушнины, хранясь годами, не подвергаются порче.

д) Трупы, оставляемые в гробах на воздухе (погребение на стойках или в подвешенном виде на дереве) прекрасно мумифицируются.

Принимая во внимание, что нервным расстройством страдают все: богатый купец и нищий, интеллигент и дикарь, оседлый и бродячий, безотносительно пола, возраста и национальной принадлежности, — учтя все это, мы должны будем признать, вопреки общепринятому мнению, что роль других факторов (экономических, хозяйственных, правовых, бытовых и проч.) сводится в этом случае к нулю, что первенствующее значение остается за физико-географическими условиями.

Воздействуют ли на человека в данном случае физико-географические условия всей своей совокупностью, или имеется среди них и фактор преобладающего значения?

На этот вопрос, при наших современных научных достижениях, трудно ответить, но сравнительное изучение условий севера Европы, Америки и Азии дает основание утверждать, что в северной Сибири существует какой-то специфический фактор, — я лично склонен приписать эту роль тому явлению, которое именуется «земным магнетизмом».

Утверждая, что именно физико-географические условия северной Сибири заключают в себе причины массовых нервных расстройств, можно найти некоторое подтверждение в следующем. Все исследования о кликушах Европейской России, как и исторические акты указывают, что районом преимущественного распространения кликушества является северо-восток: восточная часть Архангельской губ. и северная Пермской.

Относительно икоты существует даже детальное указание, что эта форма истерии, составляя обыденное явление на восток от северной Двины, уменьшается и постепенно совсем исчезает на запад от этой реки, не достигая Мурмана⁶.

Правда, ни один из исследователей кликушества не дает объяснения такого бросающегося в глаза географического распространения болезни, но это, конечно, потому, что они не могли располагать сведениями о неизученном до сих пор севере Сибири.

Если к изложенному прибавить, что на восток от Станового хребта: на Чукотском полуострове и на Камчатке, — опять наблюдается ослабление форм истерии, то точно определится территория распространения обостренного проявления нервных расстройств. Это район между Уральскими горами и Становым хребтом, южною границею служит 60° северной широты, центр — Туруханский край.

Установив же границы района, мы находим подтверждение в отношении роли континентальности в этиологии истерии, так как Урал — это грань, за которую почти не переходит влияние Гольфстрима, а Становой хребет окончательно приостанавливает влияние теплого Японского течения.

По-видимому, проявление истерии смягчается и на побережье Ледовитого океана. В этом отношении, в благоприятных условиях должен находиться увлажненный морскими ветрами полуостров Ямал, но, к сожалению, ни один из исследователей полуострова не останавливается на вопросе о нервных расстройствах. Один только Б.Н. Житков, и то буквально в одной строчке своей большой книги, вскользь упоминает о меряченьи («Полуостров Ямал», стр. 219).

Подводя итоги, мы находим следующее.

В специфических физико-географических условиях северной полосы Сибири таится постоянно действующий фактор, разрушительно влияющий на нервную систему человека. Результатом этого воздействия являются массовые нервные расстройства, сильно расшатывающие организм, ведущие к вырождению, а тем самым и к вымиранию. Все остальные общественно отрицательные факторы играют роль лишь подсобных, успешно развивающихся и действующих на почве, разработанной нервными расстройствами. Ни культура, ни высокая материальная обеспеченность, ни общественная организация, как бы она ни была идеально построена, не избавят обитателей северной Сибири от вымирания, хотя бы и постепенного. Основная причина вымирания — нервное расстройство (истерия).

При неизученности материала трудно входить в обсуждение вопроса о практических мероприятиях, но я все же думаю, что единственною мерою борьбы в отношении оздоровления населения будет та, которую применяют англичане в Индии, т.е., надо детей по возможности в ранних годах увозить отсюда на юг Сибири, чтобы они там окрепли. Но, прежде всего, необходимо север Сибири изучить. В наше время уже нужно оставить мысль о снаряжении экспедиций, и изучение должно быть только стационарным. Работа должна вестись по двум направлениям: первое — это сеть магнитных обсерваторий вдоль северной полосы Сибири, а второе — работа нескольких невропатологов, тоже своего рода обсерватории.

Невропатологи найдут в северной полосе Сибири массовый и селекционированный материал для наблюдений, притом еще не затронутый наукою и, может быть, на этих натуральных препаратах они лучше, чем в условной обстановке клиник, изучат явление и используют его на благо не только края, но и всего человечества.

Примечание редакции. Помещенная (из сборника работ, посвященных 40-летию профессорской деятельности В.М. Бехтерева — Л., 1926) выше статья проф. В.И. Анучина представляет читателю новые интересные данные о распространении нервных заболеваний и вымирании населения в северной Сибири. Редакция не может, однако, присоединиться к мнению автора, что в развитии нервных болезней на севере Сибири «первенствующее значение остается за физико-географическими условиями», а «роль других факторов (экономических, хозяйственных, правовых, бытовых и пр.) сводится в этом случае к нулю». Это положение в корне противоречит учениям современной психоневрологии о роли социальных факторов в этиологии психоневрозов и общим рефлексологическим представлениям о влиянии социальной среды на личность. Поэтому редакция не может разделить и пессимистическое заключение автора, что «ни культура, ни высокая материальная обеспеченность, ни общественная организация, как бы она ни была идеально построена, не избавят обитателей северной Сибири от вымирания, хотя бы и постепенного». Опыт общественной медицины, напротив, позволяет надеяться, что с улучшением культурно-материальных и бытовых условий и с развитием правильно организованной сети лечебно-профилактических учреждений, вымирание населения на севере Сибири быстро пойдет на убыль.

¹ Первым исследователем меряченья был доктор Кашин. См. «Сибирский сборник» 1887 г. статья «Нервно-мозговые болезни».

² Мне пришлось встретить только одного знахаря, который врачует «порченых» (истеричных) женщин. Он лечил систематическим и длительным (около полугода) приемами отвара нескольких трав вместе. Оказалось, что он употребляет две части тилитейки (Pirola uniflora), одну часть чертополоха (Carlina vulgaris L) и одну часть стародубки (Adonis apenuina L. Sibirica Patrin).

³ Никаких последствий этот шаг не имел.

⁴ Существует очень много сторонников того взгляда, который нервное расстройство ставит в причинную связь с сифилисом, а так как северных туземцев Сибири молва давно прославила как почти поголовно зараженных сифилисом, то вопрос разрешается, как будто, очень просто. Но это не совсем так. Что сифилис весьма способствует развитию и выявлению нервных расстройств — это совершенно вне сомнений, но что именно он является первичною причиною истерии и нервных расстройств вообще, — это еще не доказано. во-вторых, накопилось слишком много данных в том отношении, что фельдшера и наблюдатели не врачи, от которых пошла молва о страшном распространении сифилиса среди северных туземцев, что они не различают сифилиса и слабых форм проказы, чрезмерно широко распространенной на Дальнем Севере. Мне лично пришлось иметь дело со многими лицами, которые были зарегистрированы в фельдшерских пунктах как сифилитики, будучи прокаженными. Сохранилось от начала XVIII века («Путешествие Филофея Лещинского») описание болезни в Березовском крае, Тобольской губернии, в котором опознали сифилис, но его можно отнести и к проказе. Ядринцев ссылается («Сибирь как колония» стр. 154) на доктора Кибера, который нашел распространенным в Туруханском крае элефантиазис. Штаб-лекарь Шавров, командированный в Березовский край (Тобольск. губ.) в 1816 г. определил «оную болезнь (сифилис, проказа?) скорбутом, свойственным стране и климатическому преобразованию — по причине смешения цинги с ревматизмом». Инспектор Врачебной Управы доктор Альберт, посетивший тот же край в 1822 г., затруднился дать точное определение болезни и уподобляет ее болезни, известной в Шотландии под именем «сиббенс», а в Канаде называемой «новой болезнью». Доктор Белявский, посетивший северную часть Тобольской губернии в 1830 г., нашел, что на Севере особый сифилис, «осложненный скорбутом, худосочием и ревматизмом», и назвал его «Lues Asiatico-borealis Beresowiensis». Врачи, посетившие Обдорский край при поездке туда губернатора Арцимовича в 1856 г., нашли, что «там существует местная болезнь — северная проказа» («Вестник Европы» № 11–12, 1897 г.). Доктор Соколов («Архив судебной медицины» 1867 г.) говорит только о сифилисе, который угрожает обезлюдить Север. «Очерк санитарного состояния Западной Сибири» (1880 г.) говорит о существовании на Севере «различных форм сифилиса». И т.д., и т.д. При исследовании всего этого материала и возникает чрезвычайно существенный вопрос: не смешиваются ли с сифилисом легкие формы проказы? Что касается последней, то она, будучи редкой гостьей в поясе умеренного климата, совсем нередка в сторону экватора и широко распространена на Севере, следовательно, она сама обусловлена физико-географическими условиями, как и истерия, и существует параллельно с нею, а не в отношении причины и следствия. Северно-сибирские знахари и шаманы утверждают, что рыбный яд, попав в царапинку или ранку, создает проказу; своим пациентам с легкой (начальной?) формой проказы они рекомендуют не кушать сырой рыбы и не заниматься чисткой рыбы. Другое знахарское объяснение происхождения проказы говорит, что проказа служит последствием попадания в раны какой-то особой земли. Изъязвления они рекомендуют покрывать древесною смолою или прижигать. Болезни кожи, если можно употребить такой термин, чрезвычайно широко распространены на севере Сибири и, особенно, между туземцами, причем чаще всего наблюдается полная анестэзия. Несомненно, что здесь имеют место и сосудо-двигательные расстройства на почве истерии, но этот вопрос не исследован.

⁵ Что в физико-географических условиях северной полосы Сибири есть большие своеобразности, значение которых до сих пор не принято на учет, доказывается между прочим и следующими фактами.

⁶ Прыжов И. Русские кликуши// Вестник Европы, № 10, 1868.

Реньяр П. Умственные эпидемии, СПБ, 1889.

Краинский Н. Порча, кликуши и бесноватые — как явление русской народной жизни.- Новг. 1900.

Высоцкий Н. Очерки нашей народной медицины, М., 1911.

Лахтин М. Материалы к истории психиатрии в России, М., 1912.

Источник информации: Александровский Ю.А. Пограничная психиатрия. М.: РЛС-2006. — 1280 c. Справочник издан Группой компаний РЛС^®