ОБ ИЗМЕНЕНИЯХ ХАРАКТЕРА У ДЕТЕЙ В СВЯЗИ С ТЯЖЕЛЫМИ ПЕРЕЖИВАНИЯМИ (ПРИМИТИВНЫЕ ПСИХОГЕНИИ) (Из школы-лечебницы для неуравновешенных детей Мед.-Пед. института) / ГУРЕВИЧ М.О.

ГУРЕВИЧ М.О.

Вопросы педологии и детской психоневрологии/ Сб. статей Государственного медико-педологического института НКЗ.- М., 1924.- С. 39–51.

Понятие о психогенных заболеваниях за последние годы подверглось некоторым изменениям в сторону его расширения, что явилось частью результатом огромного количества работ, появившихся в связи с бурными событиями последних лет, которые дали неисчерпанный материал для изучения именно этого ряда расстройств, частью же вытекало из общих тенденций в развитии современной психиатрии. Так Kraepelin стал относить к психогенным заболеваниям некоторые паранойальные психозы (психозы тугоухих, Querulantenwahn), Kretschmer в своем Sensitive Beziehungswahn резко выдвигает психогенный момент и вообще уделяет жизненно-эпизодическим факторам большое место в конструкции психотических состояний, то же можно сказать о Bleuler’e и других выдающихся представителях психопатологии.

В одной из своих последних работ Birnbaum /1/, отмечая упомянутый сдвиг в психиатрии, видит в нем большой методологический прогресс. По мнению Birnbaum’a от эпохи, когда переоценивалось значение материальных факторов в генезе психических расстройств, эпохи «органической» — психиатрия вступила в новую фазу, когда и психическим моментам уделяется подобающие значение и место.

Методологический прогресс, конечно, налицо, но относительно конца «органической» эпохи можно высказать веские сомнения, так как именно за последнее время сделано очень много, чтобы обосновать материальный субстрат и механизм психогенных влияний и вызываемых ими эмоций, вследствие чего противостановление Birnbaum’ом материальных факторов психическим падает само собою и о продолжительности возвещаемой им новой фазы можно сделать весьма неутешительный для нее прогноз.

Более точное изучение влияния эмоций на сосудистую систему и на железы внутренней секреции показало, что это влияние осуществляется через висцеральную нервную систему, связь которой с центральной нервной системой оказалась гораздо теснее и определеннее, чем было известно до сих пор; имеются определенные указания на то, что в таламической (в Höhlengrau 3-го желудочка) и субталамической областях, имеющих отношение к эмоциональной жизни, расположены и центры, возглавляющие висцеральную нервную систему. Если принять во внимание, что thalamus петально и фугально связан с корой, что в нем сосредоточиваются петальные раздражения с периферии, то становится ясным значение связи этой области с высшими висцеральными центрами, ведающими всей внутренней экономикой организма.

В общих чертах становится понятным, что накопление неотреагированных эмоций может нарушать прочие функции мозга не только непосредственно, но и более отдаленным путем, влияя через висцеральную нервную систему на такие важные для нормальной работы мозга системы, как кровеносная и эндокринная. Накопление эмоций может схематически зависеть от двух причин: от чрезмерного количества и силы психогенных моментов и от неполноценной психики, от недостаточной интрапсихической проводимости, при чем субъект не в состоянии «пропустить через себя» всего тока переживаний, их отреагировать. Такая интрапсихическая проводимость различна у различных индивидиумов, по-видимому, даже в пределах нормы и может быть совершенно аномальной у психопатических субъектов. Далее поток раздражений, исходящих от неотреагированных эмоций, может пойти по разным путям опять-таки в зависимости от индивидуальных особенностей данного субъекта, нарушить те или иные функции и дать, в конечном счете, те или иные психопатические феномены или же соматические расстройства. Иными словами, страдает locus minoris resistentiae. В одних случаях — при конституциональной лабильности центров личности получаются явления короткого замыкания, ослабления высших волевых центров, проявление гипобулических тенденций (кататимические и истерические психогении), в других — расшатывается преимущественно vasomotorium и связанные с ним аффективные проявления (Angstneurose), в третьих — заостряются особенности личности (реактивные депрессии у циклотимиков, бредовые вспышки у шизоидов и пр.)¹ .

Насколько законно причисление к психогениям sensu stricto всякого заострения психопатических конституций мы здесь не станем разбираться; во всяком случае, в общем остается в силе принятый в психиатрии тезис, по которому развитие психогений является реактивом преимущественно на психопатическую конституцию; пожалуй, теперь следует лишь подчеркнуть преимущественно, но не исключительно, так как чрезмерное накопление вредных психогенных факторов может по-видимому расшатать и нормальную психику (Bleuler, Birnbaum, Willinger) /2/ особенно, если эти факторы ударяют по чувствительному месту психики, являются ключом к психическим механизмам, имеющим особое значение в жизни данной личности (Schlüsseltrauma Kretschmer’a).

Вопрос о возможности психогений у нормальных несколько иначе может быть трактуем, если принять, что наряду с настоящими психогенными заболеваниями, доходящими до степени психоза, могут быть психогенные изменения характера. Наличность таких изменений не подлежит сомнению, на них мы имеем и некоторые указания в литературе (у таких авторов, как Bleuler, Birnbaum и отчасти Stransky); ведь само понятие об образовании характера предполагает сотрудничество факторов конституциональных и жизненно-эпизодических (event. психогенных).

Эмпирически, конечно, мы не можем сколько-нибудь точно выделить в данном характере его эндогенные и экзогенные (event. психогенные) компоненты, поскольку образование характера протекает без толчков и резких сдвигов и только в случаях, когда определенные изменения проявляются в связи с резкими психогенными факторами, они бывают доступны психопатологическому наблюдению и анализу, при чем между сдвигами в характере и более грубыми расстройствами, выкристаллизовывающимися в клинически определенные психозы имеется бесконечное количество переходов.

Наше время массовых психических травм дает возможность подойти к изучению психогенных изменений личности, обычно переплетающихся с соматогенными: всем известны изменения психики во время голода — моральные изменения (вплоть до людоедства), сужение интересов, притупление высших чувствований, гипобулические выявления, эмоциональная лабильность и пр. Эти изменения при массовых бедствиях, конечно, раньше всего наблюдаются у неполноценных, но, по-видимому, возможны в той или иной мере и у субъектов, числящихся в пределах нормы. Мы далеки от мысли расширять тему о психогениях до пределов, где психопатологические явления представляются лишь вкрапленными в толщу нормальных психических проявлений и где психиатрия является методологически бессильной, по крайней мере в настоящее время; мы хотим лишь указать на тот фон массовых психических сдвигов, на котором возможно изучение более эксквизитных случаев, изучение, могущее оказать влияние на нашу концепцию психогений. После этих кратких замечаний приведем некоторые из наших случаев:

1. Ася А., девочка 10,5 лет, еврейка. Отец умер в 35 лет от тифа, был психически болен в тюрьме с 23 лет, совершенно поправился; мать нервная, один брат здоров, другой умер от воспаления мозга. Девочка родилась в срок, развивалась правильно физически и психически, по характеру ровная, спокойная, тихая, рассудительная. 2 года тому назад в Киеве перенесла погром, сидели с матерью долго в погребе, видела убийства, слышала стоны и крики; когда пришлось бежать и переезжать с матерью на лодке через Днепр, их обеих хотели бросить в реку. С тех пор нервна, раздражительна, как бы не находит себе места; год тому назад по собственному желанию уехала в Москву «учиться», жила у родственников, ходила в школу, но ей там было плохо, обижали, называли жидовкой. Сделалась скрытной, раздражительной, нелюдимой, не терпит противоречий, плохо спит, худеет, часто жалуется на головные боли. Все эти явления послужили причиной ее помещения в клинику для детей психоневротиков Мед. Пед. института.

Стройная, худощавая девочка, грациозного телосложения, физически здорова. Со стороны неврологической никаких изменений.

Интеллект выше нормы, интересы не детские, разговоры об общественной работе и т.п. О прошлом говорить не любит, избегает; при соответствующих вопросах сразу съеживается, выражение лица меняется. Употребляет слова и выражения, не соответствующие возрасту. Скрытна, очень самолюбива, держится особняком, как-то не спокойна, пуглива, но как бы сдерживает себя, раздражительна, правдива, высоко развиты моральные чувства, сильно переживает несчастья героев читаемых книг, видит потом во сне; рисовки, стремления обратить на себя внимания, кокетства и т.п. — нет. Внушаема (от внушения проходит головная боль). Сразу пожелала остаться в учреждении, несмотря на привязанность к родственникам, даже избегает кратковременных отпусков домой; по всему видно, что в учреждении нашла убежище для себя, которым крайне дорожит. Очень быстро раздражительность, нелюдимость исчезает, начинает принимать участие в детских играх и забавах; все явления, делавшие ее дома невозможной, быстро сглаживаются, налаживается сон. Сейчас она совершенно спокойна, дисциплинирована, общительна; прилежно учится.

2. Федя Т., мальчик 10,5 лет, поступил 25/V — 22 г.

Отец был очень одаренный, пропал без вести, мать истеричка. В раннем детстве был здоров, развивался правильно. Во время революции семья много пережила: разгром родного угла, голод, унижения и, наконец, исчезновение отца (который не то бежал к белым, не то погиб). Ребенок все это тяжело переживал вместе со своей нервной больной матерью, поговаривал о том, что отомстит, когда вырастет; характер совершенно испортился, не хочет учиться, раздражителен, рвет на себе одежду, бросает и портит все, что попадает под руку, рассеян, невнимателен, неспособен к систематическим занятиям, неспокоен, ищет новых впечатлений.

Помещенный в клинику быстро привязался к учреждению, боится уйти к матери на несколько часов («а вдруг мое место займут»). Стройный, грациозного телосложения. Неврологически никаких уклонений. Интеллект значительно выше нормы (по Бине решает все задачи до 15 лет включительно). Характер в учреждении выравнивается еще быстрее, чем в первом случае. Высокие моральные качества, в ассоциациях задержки на некоторые слова, затрагивающие комплексы: «отец», «смерть», «революция» и т.п. О прошлом не любит говорить: «забыл», получается впечатление, что действительно плохо помнит тяжелые переживания. Общителен, хорошо учится, спокоен, дисциплинирован, сдержан при разговорах, касающихся революционных событий, нет рисовки, стремления обратить на себя внимание и т.п.

3. Саша Н., мальчик 13 лет. Отец умер от сыпного тифа 2 г. тому назад, пьяница, бил детей; мать умерла от простуды почти одновременно с отцом. В роду много алкоголиков, 2 брата — нервные. Семья жила на Кавказе, откуда бежала 3 г. тому назад, так как татары стали резать русских (сцены резни мальчику приходилось видеть); беженцы обосновались в Воронежской губ., где вся семья переболела тифом, умерли отец и брат, а вскоре и мать. Больной перешел жить к дяде, который оказался бандитом и был расстрелян на глазах мальчика. После того вследствие голода больной бежал в Москву, где попал в религиозную общину, которая его усыновила; однако, тяжелый характер мальчика оказался совершенно невозможным в общежитии, вследствие чего он был помещен в нашу клинику. Он крайне раздражителен, непослушен, всех оскорбляет, устраивает скандалы, грубые шалости, находится в каком-то постоянном беспокойстве. От сестры получены сведения, что раньше был спокойный, тихий мальчик. Физически и психически развит соответственно возрасту, стройный, грациозного телосложения, несколько малокровен. Неврологических симптомов не отмечается. О своих переживаниях рассказывает сдержанно, подчеркнуто спокойно, иногда с улыбкой, говорит что ему никого не жалко из погибших родных, что ему все — все равно. Из его переписки с сестрой, частой и оживленной, можно заключить, что это маска (защитная?), что у него существует в действительности большая привязанность к родным.

Первое время и в учреждении мальчик был очень тяжел.

Крайне раздражителен, нетерпелив к чужим мнениям, капризен, непослушен, делает неприятности детям и воспитательницам, всегда сознается и говорит, что сделал «нарочно», «назло». Получается впечатление, будто он кому-то за что-то сознательно мстит или иногда, что он забавляется, делая другим неприятности.

Первые впечатления от мальчика, к которому так легко можно бы применить ходячий ярлык морально-дефективного, наводили на мысль о тяжелой конституционной психопатии, но дальнейшие наблюдения показали иное. Не так быстро, как в первых случаях, но все же в течение каких-нибудь двух месяцев вся картина потускнела; мальчик дисциплинировался, стал учиться, довольно легко поддается уговорам, внушаем; раздражительность, злые выходки сошли на нет, стал общителен, ровен, спокоен. Когда мальчика, как выздоровевшего, отправили к его приемным родителям-сектантам, то последние его не приняли, совершенно отказались от него, и мальчик оказался снова фактически выброшенным на улицу, вследствие чего пришлось его обратно взять в учреждение. Интересно, что на этот новый удар снова получилась реакция, очень похожая на то, что наблюдалось при первом поступлении больного, но не в столь резкой степени. При этом в разговоре мальчик оправдывал поступок сектантов, считая, что они были в праве не принять его. Ясно, что мальчик видимо выработал себе манеру примиряться со всяким тяжелым ударом, формально оправдывая происшедшее (но в то же время получается контрудар по психике от неотреагированного эпизода).

Новая реактивная вспышка быстро сгладилась в учреждении, и мальчик, согласно его желанию, отправлен к сестре.

4. Катя В., 13 лет. Мать была душевно больна, умерла в психиатр. б-це, бабка по матери неуравновешенная, дядя умер в психиатр. б-це, дед кокаинист, 2 тетки — психопат. личности. Со стороны отца дед, дядя, тетка — психопаты, отец, по-видимому, здоров. Катя развивалась хорошо физически и психически. Лет шесть-семь тому назад заболела мать психически, в доме была очень тяжелая атмосфера, характер девочки в связи с этим резко испортился, стала непослушна, груба, упряма, неряшлива, неправильно относилась к больной матери, ругала и дразнила ее. Когда мать отправили в больницу и обстановка в семье улучшилась, Катя также быстро изменилась к лучшему, училась; вообще все было хорошо до женитьбы отца, после чего в течение последних 1–2 лет снова ухудшилась. Сильно раздражительна, груба, постоянно устраивала без достаточного повода сцены мачехе, в аффекте доходила часто до исступления, портила вещи, изрезывала на куски платье и т.п.

Крепкая, рослая, краснощекая девочка, по-видимому, пикнического сложения, никаких неврологических симптомов. Интеллект нормальный, способности могут быть оценены как выше среднего уровня. В учреждение поступила с величайшей охотой. Лишь первые 2–3 недели отмечается сдержанность, обособленность от других детей, вскоре и это сгладилось, теперь она, как и дети, описанные под № 1, 2, — лучшие воспитанники учреждения по способностям и моральным качествам.

Мы могли бы привести ряд аналогичных случаев, но считаем достаточным для иллюстрации наших соображений приведенных выше наблюдений. При сопоставлении последних мы можем в общем сказать следующее. У всех наших детей более или менее резкое наследственное отягощение. Сами они полноценны, по способностям даже выше нормы, физически и психически развивались правильно. Изменения в психике определенно связаны с тяжелыми переживаниями. Соматич. причины: истощение и пр. во всех случаях отсутствуют. Расстройства не дошли до степени клинически определенного психоза и остались, можно сказать, в пограничной области. Дети реагировали на вредные моменты раздражительностью, более или менее нецелесообразной и беспорядочной борьбой с окружающей гнетущей их обстановкой; иными словами, они реагировали аффективными феноменами, эмоционными расстройствами. При этом отсутствие соматических неврологических симптомов, отсутствие рисовки, стремления подчеркивать свою болезнь, играть роль, отсутствие проявления и отражения психических движений на соматической сфере и т.п. Характерна во всех случаях резко выраженная «воля к здоровью» (а не к болезни), искание здоровой, исцеляющей обстановки. Участие подсознательной сферы не может быть отрицаемо: комплексы в некоторых случаях, проявление вытеснений («оправдание зла» в сл. № 3, ослабление памяти по отношению к тяжелым переживаниям). Наконец, наиболее характерным и ясно определяющим психогенный характер заболевания является резкое, быстрое, иногда почти «чудодейственное» выздоровление в подходящей обстановке (без всяких притом специальных, подчеркнутых и утонченных психотерапевтических мероприятий). Это обстоятельство и наблюдение детей в их нынешнем здоровом состоянии, конечно, исключает возможность включения их в рамки конституционных психопатов, которых они напоминали по своим проявлениям в разгар перенесенных ими расстройств.

С чем же мы имеем здесь дело?

Прежде всего, мог бы возникнуть вопрос об истерии; некоторые черты психики наших больных как будто дают повод к такому диагнозу — при реактивном начале несомненная «игра бессознательного», намеки на комплексы, внушаемость. Но этого слишком мало; против истерии говорит отсутствие специальных соматических признаков, нет указываемой Кгаерilin’ом той легкости и быстроты, с какою движения чувств истеричных влияют на душевную жизнь и на соматические проявления, нет подчеркиваемого тем же автором освобождения «старых защитных механизмов», нет отмечаемой Bumke недостаточности в действительной жизни (наши дети более чем полноценны), эгоизма и преобладания фантазии, нет свойственной истеричным рисовки, стремления играть роль, вытекающих по формулировке Jaspers’а из того обстоятельства, что истеричный не хочет быть, чем он есть, у него стремление казаться себе и другим больше, чем он есть, стремление пережить больше, чем на что он способен; нет, наконец, у наших детей расслоения воли, отмечаемого Kretschmer’ом, с эмансипацией Hypobulik и выявлением механизмов, характеризующих «бегство в болезнь», патологическое желание болеть. Наши дети, напротив, цепляются за здоровую обстановку, чем проявляют свою большую близость к норме, чем истерики. Наконец, мы считаем, что самая быстрота выздоровления и отсутствие хотя бы трансформированных истероидных проявлений в данный момент — то же говорит против истерии, представляющей болезнь, от которой не так легко избавиться.

Еще далее наши случаи от неврастении, которой наряду с истерией так много посвящено работ в последнее время в связи с военными и революционными потрясениями. У некоторых авторов имеется несколько расширенное понятие об этой форме (Hellpach) /3/, выходящее за пределы истощения нервной системы и включающее в свой состав частью и психогенные формы. Такое расширение неправильно, понятие о неврастении должно быть ограничено (что особенно отчетливо делает Gaupp)/4/; если эта форма обусловливается не только физическими, но и психическими факторами, то во всяком случае по своему проявлению (раздражительная слабость при массе соматических симптомов и постепенное, медленное выздоровление) — эта болезнь больше соматическая, чем психическая, болезнь, которой психические проявления просты, непосредственно вытекают из предпосылки «истощения» без всякой игры интрапсихических и подсознательных факторов.

Под такое определение наши случаи не подходят ни по своим проявлениям, ни по течению; так же мало оснований видеть в наших случаях — реактивные депрессии и т.п. формы, близкие к ман. депрес. психозу.

Kraepelin и Bleuler дают столь подробные классификации психогенных заболеваний, что, казалось бы, не представляет особого труда подвести наши случаи под ту или иную рубрику. Нужно однако сказать, что обе классификации представляют в сущности перечисление эмпирически наблюдаемых форм, недостаточно систематизированных и выхваченных из общей массы на основании признаков разного порядка. Возьмем психозы и неврозы ситуации Kraepelin’a (к которым формально могли бы быть отнесены наши случаи) — здесь и Schreckpsychosen и неврозы войны, не покрывают ли эти понятия частично друг друга? Пенсионный психоз, бред сутяжничества, тюремный психоз — стоят рядом, в одном случае признак этиологический, в другом — симптоматологический, а в общем, конечно, пенсионный психоз может быть в то же время и сутяжническим, и ясной концепции всех этих форм видимо не получается. Это у Kraepelin’a, а у Bleuler’a: невроз от несчастных случаев; что это за единица и не совпадает ли она с далее перечисленными реактивной депрессией в одних случаях, с тюремным расстройством в других, с сутяжным бредом и примитивной реакцией в третьих и четвертых случаях? И опять «реактивные депрессии» — симптоматологический признак, невроз от несчастных случаев — внешне этиологический признак и все это рядом.

Если у Kraepelin’a и Bleuler’a классификации психогений представляются явно несовершенными, то можно смело сказать, что еще не пришло пока время для настоящей нозологической классификации в этой области психиатрии и не пришло еще это время потому, что пока нет возможности связать отдельные формы этого рода расстройств с определенным анатомо-физиологическим субстратом.

При таком положении дел нам представляется нецелесообразным дробить систематику, было бы правильнее разделить психогении на крупные группы, принимая во внимание главным образом те механизмы, которые можно усмотреть в данной картине болезни, механизмы, выяснение которых в настоящее время стоит уже на пути к осуществлению.

Будучи далеки от мысли представлять здесь попытку какой-либо новой, хотя бы и провизорной группировки психогений, считаем только возможным отметить, что в настоящее время можно признать приблизительно очерченными следующие группы или типы психогений²:

1. Психогении истерические у субъектов с неполноценными высшими центрами личности, с расслоением воли — эмансипацией гипобулического компонента, чем обусловливается проявление воли к болезни, желания болеть. Расслоение корковых механизмов обусловливает образование комплексов, освобождение Ur-механизмов и короткие замыкания, дающие возможность выявления патологических воздействий психики на соматическую сферу.

2. Псевдокататонические психогении с несколько иным расслоением механизмов, вероятно в зависимости от конституциональных особенностей, с выявлением симптомов кататонического характера. Желание болезни остается и здесь одним из определенных моментов. (Pseudostupor и др. тюремные психозы).

3. Психогении с преимущественным поражением эндокринной и вазомоторной систем, дающие ряд соответствующих соматических и аффективн. расстройств (Angst, — Schreck, — Erwartungs — неврозы, базедовоиды и пр.).

4. Наконец, четвертая группа, которую необходимо выделить, это примитивные психогении. Сюда относятся простые психогенные аффективные расстройства Birnbaum’a (einfache reaktive Affekterscheinungen), примитивные реакции Kretschmer’a и Bleuler’a. Соответствующие указания на существование этой формы являются сравнительной новостью в литературе, быть может потому, что относящиеся сюда случаи, как пограничные и в общем доброкачественные, мало обращали на себя внимание психиатров, несмотря на свою, как нам представляется, большую распространенность.

Главной особенностью простых психогений является отсутствие расслоений психики и сколько-нибудь резких вазомоторных и эндокринных расстройств. Бегства в болезнь, желания болезни, эмансипации Hypobulik здесь не наблюдается. Изменения психических проявлений являются следствием простого перенапряжения определенных психических систем. Этими свойствами определяется доброкачественность соответствующих расстройств, их быстрая излечимость. Мы здесь можем сослаться на Bleuler’a, который говорит, что простая примитивная реакция проходит и не имеет никакого значения в дальнейшем и что дело совершенно меняется, если имеются цели в болезни — появляется какой-то добавочный плюс, который состоит в потребности почему-либо быть больным. Тогда образуются психогенные формы более тяжелые, принципиально отличающиеся от примитивных. Примитивные реакции, по Kretschmer’y не специфичны, могут развиваться при разных конституциях.

Эти реакции вместе с тем возможны даже у нормальных полноценных субъектов и (мы хотели бы это подчеркнуть) преимущественно свойственны детям, что обусловливается особенностями несложившейся еще детской психики.

Едва ли нужно обосновывать подробно, что приведенные нами случаи должны быть отнесены именно к примитивным психогениям. Внешние проявления и доброкачественность течения вполне соответствуют этой форме.

В заключение мы бы считали уместным упомянуть, что примитивные психогении, как пограничные формы, имеют большое не только теоретическое, но и практическое значение и не только с психиатрической, но и с педагогической и криминальной точек зрения. Огромный pocт т.н. моральной дефективности, главным образом среди детей и подростков, в эпоху тяжелых военных и социальных потрясений в значительной мере может быть объяснен психогенными сдвигами психики, среди которых примитивные психогении занимают не последнее место.

Доброкачественность этой формы при правильном распознавании и целесообразных мероприятиях заставляет видеть в соответствующих случаях благодарный материал для педагогического воздействия и дает до известной степени основание для здорового оптимизма при прогностической, если можно так выразиться, оценке многих уродливых явлений в жизни подрастающего поколения.

¹ Кстати отметим, что женщины, как и дети, переживают свои эмоции сравнительно безвредно, реагируя слезами и прочими выразительными проявлениями; в этом, между прочим, мы склонны видеть причину редкости у женщин сердечных и сосудистых заболеваний сравнительно с мужчинами (даже не пьющими), которые обрывают свои эмоции, так сказать, «внутри», чем и расшатывают висцеральную систему.

² Эти группы не охватывают, конечно, всей массы психогенных заболевании.

Литература

1. Psychische Verursachung seelicher Störungen. Wiesbaden, 1918.

2. Giebt es psychogene nicht hysterische Psychosen …Zeitschr. f. d. ges. Neurol u. Psychiatrie. Bd. 57.

3. Die Kriegsneurasthenie …Zeitschrift f. d. ges. Neurol. u. Psychiatrie. Bd. 45 H. 3–4.

4. Kriegsneurosen …Zeitschr. f. d. ges. Neurol. u. Psychiatrie. Bd. 43.

Источник информации: Александровский Ю.А. Пограничная психиатрия. М.: РЛС-2006. — 1280 c. Справочник издан Группой компаний РЛС^®